Правда ли, что карьеры разошлись с дипломами в разные стороны? Можно ли верить данным международных аналитиков о якобы расшатавшейся системе эффективности высшего образования в России? Об этом корреспондент сайта Президентской академии беседует с директором Центра экономики непрерывного образования Института прикладных экономических исследований (ИПЭИ) РАНХиГС, доктором экономических наук Татьяной Клячко.
– Татьяна Львовна, под лозунгом «Инвестиции в образование – самые выгодные» страна жила много лет, если не десятилетий, и вдруг... Популярный агитационный слоган оказался мифом? Дипломы ведущих вузов больше не являются пропуском в светлое будущее?
– Проблема, насколько велика отдача от высшего образования, не новая. Но весной этого года произошло несколько событий. Первое – начался разговор о том, что все меньше родителей выпускников школ хотят, чтобы их дети поступали в вузы.
Появилось ощущение, что привлекательность высшего образования для российских семей падает. Так, согласно исследованию сервиса по поиску работы Superjob, если 10 лет назад 80% родителей хотели, чтобы их дети поступали в высшие учебные заведения, то в 2021 году – только 40%. Делается вывод, что нацеленность семей на высшее образование упала вдвое. Если же верить докладу Мирового банка об отдаче от высшего образования, то в России она падает все последние годы и сейчас является предельно низкой. И эта информация активно расходится по социальным сетям, обсуждается преподавателями вузов.
На этом фоне практически незамеченной прошла работа Ростислава Исааковича Капелюшникова, который показал, что это абсолютно не так. Капелюшников проанализировал, на основе каких данных получен результат о низкой отдаче от высшего образования в России. И на других базах данных продемонстрировал, что это совсем не так, что эта отдача, аккуратно посчитанная, достигает 10–12%. Во всяком случае, не ниже. То есть она такая же, как, скажем, в странах Евросоюза, и никакой специфики России в этом вопросе не наблюдается.
Вместе с тем, если информация о низкой отдаче от высшего образования распространялась в СМИ и соцсетях, то возникает вопрос: приводит или не приводит это к тому, что все меньше российских семей связывают будущее своих детей с университетской аудиторией, дипломом, обучением в бакалавриате и магистратуре?
Наш «Мониторинг общего образования 2013–2021» показывает, что никаких изменений в этом вопросе не происходит. В целом порядка 85–90% родителей, при небольших ежегодных колебаниях, придерживаются мнения, что их детям надо получить высшее образование.
Подавляющее большинство, примерно 65–70% родителей, считают, что высшее образование надо получать обязательно. И еще примерно 20–22% выбирают ответ «не обязательно, но желательно». Таким образом, мы видим, что получение высшего образования, как было, так и остается в России социальной нормой.
Почему же все больше выпускников 9-го, а теперь и 11-го класса идут учиться в организации СПО на специалистов среднего звена (на программы подготовки квалифицированных рабочих прием либо падает, либо стабилен)? Уже есть регионы, в которых больше 30% выпускников 11-х (а не 9-х, обратите внимание!) классов уходят в систему СПО. И этот вопрос весьма и весьма сложный. В прошлом году прием в организации среднего профессионального образования на программы подготовки специалистов среднего звена превысил прием в вузы.
Действительно ли родители ориентируются на информацию о том, что отдача от высшего образования незначительна, и перестали настаивать, чтобы их дети шли в вузы? Или за всем этим стоит что-то совершенно другое? Я думаю, что причины «голосования в пользу СПО» лежат глубже. Важнейшие из них состоят в том, что усиливается неопределенность будущего и, одновременно, снижаются доходы семей. В связи с этим родители хотят, чтобы их дети быстрее вышли на рынок труда, начали зарабатывать.
Ухудшение экономического положения привело к тому, что планировать на 8 лет вперед (2 года в старшей школе, 4 года бакалавриата и 2 года магистратуры) могут все меньше семей.
Таким образом, поведение семей ощутимо меняется: в условиях нарастающей неопределенности будущего и сокращения доходов синица в руках в виде быстро полученной профессии или специальности становится предпочтительнее журавля в небе, каким является высшее образование. А вот после того, как ребенок начнет зарабатывать, семья надеется, что он пойдет в вуз и, в крайнем случае, сам заплатит за получение вожделенного диплома.
– А как вы относитесь к версии о том, что высшее образование становится менее доступным? Может быть, именно это и заставляет многих ребят пройти мимо приемной комиссии вуза?
– Одну секундочку, мы к этому еще придем. А пока, если позволите, вернемся к якобы падающей отдаче от высшего образования. Почему этому выводу общество в целом готово поверить? Потому что у нас долгое время в составе рабочей силы росла доля людей с высшим образованием. В 2020 году, по данным Росстата, она составила 35%, но с экономикой состояние пока не очень хорошее (она и до пандемии росла медленно). И общество начинает думать, что рост благосостояния населения за счет притока молодых людей в высшую школу невелик. При этом никому не приходит в голову, что если бы этого притока не случилось, то, может быть, ситуация была бы хуже.
Как бы то ни было, но факт остается фактом – укорачивается, и достаточно серьезно, горизонт планирования, с которым молодежь выходит в жизнь. То есть будущее не проектируется, а схлопывается все больше и больше. И это отсутствие в России долгосрочного горизонта планирования, которое обеспечивала бы молодежь, кажется мне достаточно серьезной опасностью для ее развития.
Мы об этом не задумываемся, потому что нам кажется, что мы живем в довольно медленно развивающейся стране. Но в значительной степени это ее небыстрое развитие связано с тем, что мы укорачиваем эти горизонты планирования своей собственной жизни.
Другой аспект, который вы и затронули, состоит в том, что у нас растет представление: мол, попасть в вуз становится все сложнее. Это еще одна очень странная ситуация, потому что число бюджетных мест в высших учебных заведениях в последние годы постоянно увеличивается. Но представление о том, что для того, чтобы попасть в хороший вуз, ты должен получить 80–100 баллов, заставляет тех, кто получает 65 или 70 баллов, сравнивать свое положение с фаворитами вступительной гонки. В результате получаем: «Я пойду в средненький вуз, отдачи от этого образования особой не будет. Ну так зачем тратить деньги на подготовку?», – размышляет выпускник школы у парадного подъезда вуза и круто меняет траекторию в пользу системы СПО.
Понимаете, мы радуемся, что «сотни тысяч двинулись в систему СПО», а на самом деле за этим стоит, как мне представляется, целый ряд достаточно негативных выборов. Потому что нацеленность учащихся на то, что надо получать только высокие баллы, а если баллы по ЕГЭ или ОГЭ средние, то, значит, ты неуспешный, и тебе ничего не светит, и школе невыгодно тебя держать, рождает в человеке то же ощущение: «Бог с ним, с высшим образованием, с 10-м и 11-м классом. Пойду туда, куда меня неформально просят уйти. И это хорошо, поскольку всех устроит».
Введенная рейтинговая система школ ведет, с одной стороны, к инфляции ЕГЭ, потому что все эти ожидания запуганных детей, как ни странно, оборачиваются неуправляемым ростом выпускного балла. Ибо, в противном случае, если этот балл не растет, то, следовательно, вся система общего образования работает или не очень хорошо, или стала работать хуже. А поляризация между высокими и низкими показателями рейтинга тянет за собой поляризацию всей системы общего образования.
И, наконец, встанем на место обывателя и спросим себя честно: а зачем оно нужно, это высшее образование? Разве недостаточно среднего профессионального? Мы не самая передовая экономика, вполне можем обойтись без курьеров с вузовским дипломом, правильно? Самое интересное, что те, кто оканчивают среднее профобразование, тоже не рвутся продукты развозить или улицы мести. Так что это не аргумент против «всеобщего и обязательного университетского диплома».
Мне все больше кажется, что если в обществе есть стремление к высшему образованию, какое было в 1990-е годы, пусть даже не всегда хорошему, пусть иногда фиктивному, но когда это высшее образование ощущалось обществом как социальная ценность, оно развивалось, и развивалась экономика. А сейчас мы теряем этот драйв, который выражался в том числе в желании общества наращивать свой уровень образования в долгосрочной перспективе.
– Но разве общее образование – собственно школа, не должно быть значимым само по себе? Полноценным, фундаментальным? Об этом еще на заре школьных реформ говорил Александр Солженицын. А у нас, судя по вашим словам, оно отталкивает и выталкивает основную массу старшеклассников.
– Вот именно, «середина» вымывается! Сильные школы настроены на то, что если ты не можешь принести 75–80 баллов по ЕГЭ, то зачем ты здесь нужен. Даже в обычных СОШ, как их называют, 10 – 11-й классы представляют собой начало этой неформальной селекции.
– То есть мы упираемся в ЕГЭ?
– Мы упираемся не в ЕГЭ, а в неправильно построенные рейтинги школ. Ребята фактически уходят от рейтингов, и, как следствие, от ЕГЭ – прямиком в систему СПО.
Я обращаю ваше внимание, что в советское время было то же самое: 65–70% учащихся после 8 класса уходили в ПТУ. Но тогда это была социальная политика, направленная на увеличение в составе населения доли рабочего класса и недопущение роста рядов интеллигенции. А здесь мотивация другая, нынче сама система образования работает на то, чтобы все больше ребят уходило в СПО. Тогда работал идеологический фактор, сейчас – образовательный.
– Это достаточно неожиданное резюме, тем более в устах экономиста. Выходит, что образовательная система становится все более напористой, самоуверенной...
– Самопожирающей.
– Даже так?
– Понимаете, дело состоит в том, что если мы хотим иметь общество успешных людей, то эту систему нужно менять, потому что она настроена на то, чтобы отсекать неуспешных. Если она не может кого-то сделать успешным, то она его из себя выпихивает.
– При этом ущерб несут все: и троечники, и отличники, и «бедные», и «богатые», и окуни, и караси. И прежде всего беднеет экология общего образования – в нем остаются тщательно отобранные, толкающиеся локтями носители баллов, не особо интересные друг другу.
– Страдают все. Но учителям, когда те, с кем они не справились, уходят в тот же колледж, это, наоборот, позволяет не чувствовать себя ущербно. Кто-то может сказать: «Зато, мол, отсекая все ненужное, мы делаем из глыбы мрамора прекрасную скульптуру». Но почему-то в это слабо верится.
Нацеленность на оценки (а не на знания, не на то, чтобы выучиться самому, научить другого и пр.) очень тяжело сказывается на всем образовании. И хотя многие говорят, что, например, в Англии этого нет, недавно читала, что там примерно та же ситуация. Как только вы начинаете выстраивать рейтинги школ, это все вылезает на поверхность, и вы не можете ничего с этим сделать. Это проблема нашего времени.
Как в спорте высоких достижений: люди гробят свое здоровье, но зато приносят очки, медали, баллы. Система, сама того не желая или не понимая последствий, играет в девальвацию оценок, и это очень серьезно.